Месяц: Февраль 2017

В декабре 1979-го в Афганистан вошёл ограниченный контингент советских войск. Началась война, известная как выполнение интернационального долга. Для более узкого круга в силовых структурах СССР — спецоперация с целью смены руководства Афганистана.

В почётном карауле ветеран боевых действий в Афганистане, Герой Советского Союза, генерал-полковник, председатель «Союза десантников России» Валерий Востротин. © / Владимир Сварцевич / АиФ
За 9 лет, 1 месяц и 18 дней войны наши потери в Афганистане составили 14 453 человека. В среднем наш ограниченный контингент ежесуточно терял 4 человек. А циничные финансисты занесли в свой гроссбух цифры: содержание 40-й армии и ведение боевых действий в Афганистане ежегодно обходились бюджету СССР в 3 млрд долл. На поддержку афганского режима ежегодно тратилось 800 млн долл.   
Каждый третий за службу в Афганистане удостоен боевых наград (200 153 человека). Звание Героя Советского Союза получил 71 военнослужащий. Одним из первых Героев стал замкомвзвода 317-го полка ВДВ 103-й гвардейской Витебской дивизии старший сержант Александр Мироненко.
«Афганская воронка»
Мне довелось пройти через «афганскую воронку». Так называли аэропорт в Кабуле, окружённый кольцом гор. Я тогда ещё не знал, что каждый самолёт, снижающийся по спирали, совершая четыре витка, мог быть сбит американским стингером. Этой «шайтан-трубой» душманы владели мастерски, расстреливая наши самолёты с окрестных гор. Но только та «воронка» — Афганистан — обездолила многие российские семьи.
На Новозападное кладбище в Пензе приехали из разных городов России шесть Героев Советского Союза и России, пришли местные «афганцы», жители города почтить память Саши Мироненко. Пока памятник на его могиле был закрыт траурным полотном, мы молча ходили среди могил «афганцев» — они лежали рядом, словно в едином строю памяти. Вот два тёмно-красных монумента — как две скалы. Под ними покоятся два друга-десантника из Пензы — Игорь Деркач и Михаил Кравченко. Игорь сложил голову первым — под Джелалабадом, Миша на его могиле поклялся отомстить за друга. Там же, в Афганистане, он стал десантником. А ведь была одна закавыка в его здоровье — дальтоников в ВДВ не берут. Миша выучил наизусть специальные таблицы, прошёл все тесты и медицинскую комиссию на «отлично»… И погиб, отомстив за друга Игоря.

Горька память об Афганистане, как поминальная водка. Долгое время о ней не разрешали говорить и даже думать.
— Первыми в Афганистан вошли, точнее, прилетели лётчики Ферганского полка имени Николая Гастелло, — вспоминает Валерий Востротин, Герой Советского Союза, генерал-полковник. — А наш батальон входил под видом якобы их охраны. Нас переодели в странную форму с непонятными погонами. Я старший лейтенант, а на плечах сержантские лычки, взводные лейтенанты стали ефрейторами, а комбат — старшиной.
— Свою первую боевую награду — орден Красной Звезды — я получил в Афганистане, — вспоминает мой друг полковник Алексей Романов, Герой России. — А в газете «Фрунзевец» Туркестанского военного округа написали, что старший сержант Романов в учебном бою уничтожил два учебных дота… Вот такие были времена.
Потом, после жестокого боя, когда тяжело раненный Алексей «оттаивал» от наркоза, ему одному в реанимации кабульского госпиталя пел Иосиф Кобзон.
Кунарский капкан

Александр Мироненко. Фото: Из личного архива
А Саша… Саша Мироненко родился и жил в Душанбе. Рос вместе с таджикскими пацанами в одной махалле (квартале). Тогда ещё не было в СССР деления на зажиточных москвичей и гастарбайтеров. И он с радостью откликался на мальчишеский крик «Бача!» («парень»). В таджикской махалле слово «бача» значит намного больше, чем «брат» и «друг». По нему отличают своего от остальных. 
Саша занимался боксом, стал кандидатом в мастера спорта, с отличием окончил строительный техникум. Так что командиры 103-й Витебской дивизии ВДВ не промахнулись, призвав его в свои ряды. 11 декабря 1979 г. дивизия была приведена в полную боевую готовность. Старший сержант Александр Мироненко одним из первых попал в Афганистан.
Мне немного знакомы те места, где погиб Александр. Город Джелалабад — оазис среди гор и глиняных пустынь, где гортанный клёкот павлинов сменялся взрывами ракет и мин. И город Асадабад — вотчина душманов всех мастей на границе с Пакистаном. Не зря солдатская молва жестоко шутила: «Если хочешь пулю в зад, прилетай в Асадабад!»
Взбунтовался афганский Асмарский пехотный полк — офицеров-коммунистов, советских советников, убили. Часть солдат разбежалась. Другие перешли на сторону мятежников. Полк этот прикрывал главное направление — путь на Кабул со стороны Пакистана и на Джелалабад. Дорога к столице Афганистана оказалась открытой. Об этом знало руководство ДРА. И, струхнув, Бабрак Кармаль послал секретную депешу в Москву, в Политбюро ЦК КПСС. Задачу по усмирению мятежников поставили 40-й армии.
В Кунар шли бесконечные караваны с оружием, боеприпасами, забрасывались диверсионные группы. На февраль 1980 г. группировка душманов насчитывала 3 тыс. человек. Незадолго до спецоперации позиции душманов обработала авиация: 40 самолётов и 12 вертолётов ударили по разведанным целям, в том числе и по высоте, куда предстояло десантироваться второму батальону 317-го полка ВДВ. Но этого оказалось мало — душманы забились в горные щели и готовились к бою. В этот кунарский капкан и попал разведчик Александр Мироненко. Там в бою, попав в окружение (кого сейчас винить?), десантники потеряли 37 человек, 26 были ранены.
— Наш батальон в 300 человек высадили с 28 вертолётов в густой туман, — рассказывает гвардии рядовой Сергей Шугаев. — «Вертушки» кружились, а сесть не могли. Зависли над горами в двух метрах от земли, и мы попрыгали в это «молоко». Старший сержант Мироненко вместе с рядовыми Сергеевым и Задворным побежали в кишлак, откуда доносилась стрельба. «Духи» не ожидали такой наглости от шурави, которые оказались в центре расположения мятежного полка. Больше ребят я не видел.
— Мы служили с Сашей в одном взводе,- вспоминает гвардии рядовой Арслан Баматов. — Нас заранее разбили на тройки, у каждого десантника была радиостанция «Звёздочка», работающая только на приём: командира мы слышали, а он нас — нет! Бое­запас взяли большой: в рюкзаки десант­ника (РД) вмещалось более 1000 патронов, гранаты. Вместе с гранатомётом «Муха» на каждом «висело» 45 кг. Так получалось, что «духи» нас окружили, и мы с трудом пробились к своим.
Три дня десантники «чесали» горы в поисках пропавших братишек. С вертолёта заметили солдата, крадущегося по скалам. Им оказался рядовой Сергеев. Говорить он не мог — был в шоке. Потом нашли Задворного: Витёк лежал у дерева, поджав под себя простреленные ноги, а руками сжимал перерезанное горло. Чуть дальше нашли Санька в каком-то каменном мешке в скале. Кругом расстрелянные гильзы, части человеческих тел…
Саша лежал на спине, широко раскинув ноги, от головы остался только затылок. Бронежилет на груди разорван в клочья, вперемешку с тельняшкой, одна рука оторвана выше локтя, другая под обрез плеча… Я понял, что Мироненко, прижав последнюю гранату к груди, взорвал себя и «духов».
…С памятника сползло тёмное покрывало, и я услышал, как гвардии рядовой ВДВ Арслан Баматов чуть слышно произнёс:
— Прости нас, Саша, что мы живы…
Владимир Сварцевич Статья из газеты: Еженедельник «Аргументы и Факты» № 51 17/12/2014

Для командира взвода 80‑й отдельной разведывательной роты 103‑й гвардейской воздушно-десантной дивизии гвардии лейтенанта Валерия Марченко война в Афганистане началась еще до высадки основных сил соединения в Кабуле и штурма «мусульманским батальоном» дворца Амина. Ночью 24 декабря 1979 года он со своей разведгруппой взял под контроль авиабазу Баграм и обеспечил посадку передового отряда в составе усиленного батальона 350‑го гвардейского парашютно-десантного полка. А утром гвардии лейтенант Марченко был переброшен под Кабул, выдвинулся на рубеж цепочки холмов и получил приказ: «Стоять насмерть!». Обо всем этом — в воспоминаниях Валерия Григорьевича, которые мы публикуем с небольшими сокращениями.
35 лет назад советские войска вошли в афганистан
Если б не Афгана
Чёрный омут,
Не предначертания
Судьбы… Всё, возможно,
Было б по-другому,
Без смертей и горя.
Если бы…
…24 декабря 1979 года. Ровно гудели турбины огромного Ила, занявшего место в эшелоне 7.200 метров. Самолет плавно шел в ночи курсом на юг. Мне и моим разведчикам была поставлена задача захватить аэродром Баграм с целью обеспечения посадки передового отряда в составе усиленного парашютно-десантного батальона под командованием гвардии капитана Вадима Войцеховского.

Офицеры артиллерийского полка 103-й гвардейской вдд: как молоды мы были! (Фото с сайта: www.kau.su)
Ряд бортов по непогоде Кабула вернулись на аэродромы, которые задействовались в боевой операции, но Баграм посадку давал.
В иллюминаторе темнело, внизу виднелись огни населенных пунктов.
— Джамбул, — произнес штурман, не отвлекаясь от множества приборов в полутемной кабине огромного лайнера.
Я молча любовался заревом большого города. Оно угадывалось издалека, теперь проплывало справа по борту. В кабине штурмана хороший обзор, и наблюдать за уходом дня с большой высоты — одно удовольствие. Прошло около часа полета, впереди надвигалось зарево очередного города.
— Чимкент.
За бортом стемнело. Огни селений, малых и больших городов создавали неповторимую картину южной ночи. Яркий свет луны отражался в излучинах рек, общий рисунок звездного неба, скопление огней до горизонта создавали неотразимую паутину гирлянд. Самолет плыл под мерный рокот турбин, заканчивался второй час полета.
— Но что это? — недоуменно вопрошаю штурмана.
Ничего не пойму: внизу, где заливались электрическим светом города, реки отражали звездное небо с луной, стало вдруг непроглядно темно. Словно неведомый кто-то прочертил речкой линию раздела между жизнью и смертью.
— Аму-Дарья — граница Советского Союза, — оповестил по громкой связи командир экипажа.
Нечто черное наплывало навстречу — окутывало, захватывало, поглощало темнотой, наполняло дрожью. Внизу — ни огонька, непроглядная тьма. Луна в последний раз сверкнула в водах речки и пропала, утонула в ней. Знакомый холодок коснулся спины.
— Афганистан!..
Мощная армада самолетов военно-транспортной авиации с десантом на борту вошла в воздушное пространство страны, первой признавшей молодое советское государство. 103‑я гвардейская воздушно-десантная дивизия в составе первого эшелона сил вторжения приступила к выполнению боевой задачи…

Валерий Марченко
…Легкий морозец сковал землю, мелкий снежок, накрывший ее, хрустел под ногами. Закончился очередной напряженный день учебных занятий. Мы с Сашкой Чернегой возвращались домой из «Зеленого городка». Завтра 11 декабря 1979 года, начальник разведки ВДВ полковник Кукушкин проводит контрольные зачеты по организации иностранных армий. Пиво пить не будем — надо собраться с мыслями. Автобус 15‑го маршрута подъехал к площади Победы, мы вышли на остановке у Московского проспекта.
Падавший снег веселил, молодость, задор, кураж расслабляли после служебного дня. У «Комсомольского» магазина с Сашкой расстались и пошли по домам. Через три минуты ходьбы — квартира, где я снимал комнату вместе с семьей. С супругой поужинали, глянул новостную программу по телевизору. Начавшийся фильм «Трактористы» усыпил, но звонок в дверь я услышал сразу. Привычно вскочив, открыл дверь: Борис Иванов, посыльный:
— Товарищ гвардии лейтенант, в роте «Боевая тревога!»
— Ты что, Борис, обалдел? — удивленно смотрю на него.
— Никак нет, товарищ лейтенант, — боевая тревога, — растерянно ответил солдат.
— Ладно, лети в роту, я за тобой.
Оделся за пару минут, схватил чемоданчик, положенный нам по тревоге.
— Когда вернешься? — спросила жена.
— К утру буду, — ответил, подбегая к двери.
(Почти не соврал, вернулся действительно утром, но через полгода…)
Время около полуночи, транспорт не ходит, но огонек свободного такси блестел на площадке перед «Комсомольским» магазином.
— В «Зеленый городок», — бросил таксисту.
Минут через пятнадцать я был у КПП военного городка, бурлящего ульем разбуженных пчел. Зрелище впечатлило: построения, команды, зачитывались списки личного состава, у казарм стояли под погрузкой машины. Разведчики под руководством старшины роты Николая Андрейчука привычно работали по плану боевой готовности.
В расположении роты я доложил о прибытии Гришину, исполняющему обязанности командира роты (Пащенко находился в отпуске, Иван Комар — в учебном центре с молодым пополнением). Владимир Николаевич приказал:
— Срочно в парк боевой техники, загружай боеприпасами учебно-боевую группу.
Я обратил внимание на табло дневального по роте, которое высвечивало сигнал оповещения «Боевая тревога».
— Володя, ты хоть что-нибудь объясни!
Гришин замахал руками:
— Валера, обо всем потом, сейчас в парк, загружай боеприпасы! В 8.00 готовность к маршу.
— Куда?
— Орша, аэродром взлета — Болбасово.
В парке Петро Слободов с механиками-водителями разогревал котлы-подогреватели и готовил к запуску двигатели боевой техники. Едва успел проинструктировать погрузочную команду по мерам безопасности, как со склада ракетно-артиллерийского вооружения подъехала машина с боеприпасами. Приступили к загрузке боекомплектов трех машин учебно-боевой группы, с чем справились довольно быстро. Прибыла часть личного состава роты во главе с Ленцовым и Чернегой, которые сняли парашютно-реактивные системы ПРСМ‑915 с БМД‑1 и сложили в боксы хранения техники. Механики-водители, запустив двигатели, разогревали, гоняя в разных режимах. В боксах при свете тусклых лампочек повисла синяя гарь выхлопных газов.
Николай Тютвин, командир взвода связи, проверил настройку радиостанций БМД на маршевые частоты, выдал командирам взводов карточки радиоданных. Мы уточнили с ним некоторые вопросы связи и в принципе были готовы к совершению марша.

ИЛ-76 садится
В расположении роты под руководством Гришина и Андрейчука организованно, без суеты заканчивались мероприятия по выходу подразделения из городка. Машина с материальными запасами загружена, водитель доложил о готовности к движению к аэродрому взлета. Таким образом, к 2.00 ночи 11 декабря 1979 года 80‑я отдельная разведывательная рота дивизии была готова к выполнению заданий командования.
Собравшись в кучку, мы рассуждали: я, Шура Ленцов, Саша Чернега, Сергей Коробицин, Николай Тютвин.
— Командующий, наверное, прибыл под вечер, — сказал Ленцов, прикуривая сигарету.
— А кто бы еще поднял дивизию? — Чернега, пожав плечами, поправил кобуру пистолета.
Командующего ВДВ генерала армии Сухорукова в дивизии ждали давно, его приезд не был секретом для личного состава. Нам, разведчикам, об этом открыто говорил начальник разведки ВДВ полковник Кукушкин на занятиях с офицерским составом. Подразумевалось, что дивизия будет поднята по тревоге с проведением комплекса мероприятий выхода частей и подразделений в районы сосредоточения, ожидания с последующим десантированием. То есть морально-психологически мы были готовы действовать, что называется, по полной программе. Проведенные недавно учения, разведывательный выход, занятия по боевой готовности не вызывали тревоги — справимся. Тревога была в другой плоскости, она передавалась нам, офицерам, рядом завуалированных и непонятных действий. Ну, например, закрытая поездка командиров частей соединения, в том числе нашего командира роты Пащенко, в какую-то секретную командировку. О ней не говорилось, но утечка информации все же была и в офицерской среде давала повод к разговорам.

Советские десантники в Кабуле
Офицерскому составу нашей дивизии приказано сфотографироваться якобы для оформления личных дел, но команда дана для всех офицеров и прапорщиков соединения одновременно. Что за аврал? Сейчас вот приказано загрузить боеприпасами учебную группу боевых машин, но команду на это может дать только командующий воздушно-десантными войсками в исключительных случаях.
— Кстати, Болбасово — не наш аэродром, — как бы невзначай отметил Чернега.
Вот именно. Маршрут совершения марша не вяжется с планом боевой готовности: аэродромом взлета нашей аэродромной группы является авиабаза Сеща в Брянской области, нам же приказано прибыть в Болбасово.
Обсудили сигнал оповещения, которым подняли нас: «Боевая тревога». Даже посмеялись по этому поводу: мол, оперативный дежурный, перепуганный приездом командующего, нажал не на ту кнопку.
…Я расположился в кабине штурмана Ил‑76, наблюдая виртуозную работу специалиста высокого класса. Удивительно, но штурман успевал одновременно делать множество операций: смотреть на монитор локатора, сверять полетные карты, щелкать кнопками пультов управления, навигации, переговариваться с командиром экипажа. Делал все без суеты и лишних движений. В плавных движениях специалиста имела место профессиональная изящность. С восхищением любовался уверенной работой парня в летной куртке с меховым воротником.
По курсу полета сплошь темнота, не видно привычных огней на земле, такое впечатление, будто зависли в пространстве ночи. «Ночной полет», да и только», — подумалось мне, но о Сент-Экзюпери больше не вспоминалось, возможно, настроение наше не совпадало с гармонией межзвездной романтики. Я вышел в салон к разведчикам, спящим на тентах машин: пора поднимать.
— Сафаров, подъем, — толкнул в плечо заместителя. Сергей, проснувшись, быстро вскочил:
— Что нового, товарищ лейтенант?
— Буди парней.
Сергей пошел по проходу, толкая ребят. Сосредоточенные лица парней не могли обмануть — летим в неизвестность, вызывающую трепет каждой клеточки тела. Собраны, как на многих учениях, которые вместе прошли в лесах Беларуси, и беспокойство, которое я увидел в глазах разведчиков, совершенно понятно. Несколько часов назад командиры разведывательных групп 80‑й отдельной разведывательной роты дивизии были вызваны к командиру дивизии и получили боевой приказ. Для меня боевой приказ комдива прозвучал следующим образом:
— Гвардии лейтенант Марченко.
— Я.
— Вашей разведывательной группе десантироваться на аэродром Баграм с целью его захвата и обеспечения посадки передового отряда в составе усиленного батальона 350‑го парашютно-десантного полка под командованием гвардии капитана Войцеховского. В последующем вести разведку в интересах передового отряда.
— Есть, товарищ генерал.
Все стало на свои места: схема элементов аэродрома, которую мне в Балхаше вручил начальник разведки дивизии — и есть тот самый Баграм, до которого осталось менее часа полета.
Устроившись по борту самолета, сверху машины, разведчики смотрели мне прямо в глаза.
— Внимание, до посадки 40 минут. Сейчас еще разок пройдемся по задаче, не торопясь, мысленно проиграем действия, чтобы на земле не возникло проблем. Все понятно?
— Да, товарищ лейтенант.
— Тогда давай, Сергей, твои действия после открытия рампы.
— С Баравковым, Сокуровым, Ивановым занимаем позицию со стороны помещения охраны аэродрома, обеспечиваем выгрузку техники из самолета.
— Так. Сорбоза открыл огонь.
Сержант не смутился:
— Связываю охрану огнем, Болотов на БМД прикроет.
— Хорошо, Сергей, не забудь: двигатели самолета будут работать, не попадите под раздачу потока. Недавний случай, надеюсь, помните. Болотов, действия твоего экипажа? — вопрос командиру второго отделения.
— Выгружаемся, занимаем позицию в 30 метрах от самолета. Прикрываю группу Сафарова со стороны контрольно-диспетчерского пункта, — доложил сержант.
— Так, ясно. Не спускай глаз с зенитной батареи и держи ее под контролем.
— Понял, товарищ лейтенант.
— Как механики работают? — обратился я к старшему технику роты.
— Расшвартовываем технику, Валерий Григорьевич, выкатываем на бетонку, запускаем двигатели и занимаем позиции согласно расчету, — уверенно выдал Петро.
— Да, если что-то не запустится, катите дальше от самолета.
— Ну, это понятно.
— Хорошо, Петро. Теперь проверить оружие, снаряжение, гранаты не трогать, запалы не вставлять, — дал последние указания перед посадкой в Баграме.
Двое «прикомандированных» к группе товарищей в солдатских курточках, наклонившись к уху друг друга, общались — вижу, что довольны детальным уточнением задачи. Они офицеры военной разведки ГРУ Генштаба, находятся со мной по распоряжению высшего начальства.
В сумраке мерцающих приборов штурман склонился над картами, только капельки пота на лбу выдавали собранность напряженной работы человека, ведущего корабль по сложнейшему маршруту. Светлеющие облака небосвода обозначили приближение огромного города, зарево которого постепенно надвигалось на нас.
— Кабул, — произнес штурман и потом уточнил: — Ближе и левее — Баграм.
Я взглядом впился в огни городка, позднее ставшего известным на весь Советский Союз. Баграм…
Самолет, вздрогнув, стал энергично проваливаться, терять высоту — заложило уши. Последовавший крен с потерей высоты вызвал еще более неприятные ощущения. Взглядом скользнул по штурману — спокоен, как будто бы ничего не случилось. А самолет падал и падал, кажется, целую вечность. Очередной разворот с бесконечным падением вниз перехватил дыхание, на лбу появилась испарина. Когда же этому конец? Огни Кабула и Баграма плыли по кругу, но уже в плоскости горизонта находились ниже. Следующий крен самолета в пространстве — мы вышли на полосу, она горела перед нами в огнях навигации (позднее узнаем: полосу аэродрома Баграм удалось подключить буквально за 20 минут до посадки благодаря решительным действиям заместителя командующего ВДВ генерал-лейтенанта Гуськова, возглавлявшего оперативную группу). Ух, вот это скольжение!
— Давай, командир! Мы двигатели останавливать не будем, — крикнул штурман, на секунду повернувшись ко мне.
Хлопнув его по плечу, я побежал к разведчикам — смотрят шальными глазами, пытаясь понять: что же происходит? Махом прервал все вопросы:
— Через минуту посадка. Действуем по плану, уточнения по ходу задачи. Всем приготовиться!
Самолет коснулся бетонки, взревели реверсы, гася скорость пробега. Инерция закончилась, поворот на рулежку, еще поворот, самолет останавливается у края бордюра.
Рампа открылась, установили накаты для техники, которую уже подготовили к выгрузке. Выскочив на бетонку, огляделся, чтобы оценить обстановку. Темнота не смутила, главное я увидел: взлетная полоса освещена, со стороны КДП много огней, в свете которых видны пять-шесть человек, закутанных в одеяла. Они шли вдоль ограждения аэродрома без всякого любопытства к совершившему посадку самолету.
Группа Сафарова залегла на позиции, контролируя обстановку у командного пункта. Болотов с экипажем вытолкнул на бетонку БМД под номером 188, машина по инерции откатилась от накатов. Запустился двигатель, и она рванула прикрыть отделение Сафарова от КДП и казармы охраны аэродрома. Отделение Нищенко успешно выкатило боевую машину под номером 189. Запустив двигатель, она стала на рубеж прикрытия самолета со стороны зенитной батареи. Моя командирская с номером 187 выкатилась следом, Слободов запустил двигатель, и машина усилила позиции прикрытия самолета. Четверо разведчиков помогли технику убрать накаты, и самолет сразу же порулил на взлетную полосу. Я посмотрел на часы. С момента посадки прошло 15 минут. А Ил уже мчался на взлет, оторвавшись от полосы, исчез во мгле темного неба.
В наступившей тишине, оценив позицию взвода, проверил связь, после чего на командирской машине поехал в начало взлетной полосы, освещенной навигацией. Вылетев на «взлетку», рванул по ней на большой скорости по осевой линии, внимательно наблюдая ее состояние. Понятно, если наш Ил приземлился и нормально взлетел, полоса свободна, но меня беспокоил другой момент. Посадку и взлет самолета слышали и видели афганцы-зенитчики, охрана аэродрома, поэтому я допускал возможность, что полосу могут заблокировать техникой или взорвать, что не позволит совершить посадку передовых сил десанта и поставит выполнение задачи под срыв.
До приземления батальона капитана Войцеховского оставались минуты. На боевой машине я пролетел до конца полосы — нормально. Вернулся, заняв позицию в центре боевого порядка взвода, чтобы контролировать фланги отделений. Практически сразу послышался гул самолетов: передовой отряд заходил на посадку. Первый борт, включив прожектора, коснулся полосы, следом второй, третий, порулили к месту разгрузки. Связавшись по радиостанции с Войцеховским, я доложил: «КДП и охрана под контролем, веду наблюдение», указал координаты позиции взвода. Комбат уточнил: об изменении обстановки докладывать немедленно.
Борта, выгрузив технику и личный состав, один за другим уходили на взлет — передовой отряд 103‑й гвардейской воздушно-десантной дивизии взял авиабазу Баграм под контроль без единого выстрела и был готов принять основные силы десанта.
Рассветное утро в Баграме пора­зило грандиозностью горного массива — вершины, покрытые шапками вечных снегов, взметнулись в лазоревое небо. Необыкновенная панорама природы восхитила взор, поразила воображение. Ее величие и красота отразились в памяти на многие годы вперед. Баграм! Сколько с ним мыслей живет до сих пор! Разве думалось в те минуты о том, сколько же крови наших парней прольется в этих горах и ущельях… Восхищение красотой заснеженных гор было настолько сильным и поглощающим, что я не сразу обратил внимание на позицию зенитной батареи афганцев.
По брустверу закутанный в одеяло ходил часовой, не обращая ровно никакого внимания на нашу технику, стволы которой смотрели в сторону зенитных орудий. Войцеховский вызвал меня по радиостанции в штаб передового отряда, где передал приказ командира дивизии: в 12.00 совершат посадку три Ан‑12, в которые мне следует загрузить свою технику, личный состав и совершить перелет в Кабул.
Борта прилетели вовремя, и мы приступили к загрузке боевых машин в самолеты. Через Войцеховского я доложил по радиостанции командиру дивизии о готовности к вылету, получив добро, попрощался с комбатом, и через пятнадцать минут полета мы приземлились в Кабуле.
Совершив посадку в столичном аэропорту, я доложил командиру роты о прибытии взвода. Разгрузив технику, пообедали и перешли в режим ожидания команды. Какой? Мы даже не представляли, что всего лишь пару часов нас отделяло от начала событий мирового масштаба, в которых примем непосредственное участие.
С офицерами роты обменялись впечатлениями, прогнозировали дальнейший ход развития событий, наше участие в них. Затем последовала команда начальника разведки дивизии гвардии майора Скрынникова: командирам разведывательных взводов прибыть в штаб соединения, где командир дивизии гвардии генерал-майор Рябченко поставит нам боевые задачи.
Моей разведывательной группе приказано: в составе трех боевых машин выдвинуться четыре километра севернее Кабула на рубеж цепочки холмов и занять позицию вдоль дороги, ведущей в столицу Афганистана. Имеющимися средствами предотвратить возможный вход в Кабул 15‑й танковой бригады афганской регулярной армии, вести наблюдение за ее частями, которые предпримут какие-либо действия, и воспрепятствовать их движению в город огнем штатного оружия. Поразили слова комдива: «Гвардии лейтенант Марченко, совершить марш по маршруту… занять рубеж… стоять насмерть!».
За светлое время на трех боевых машинах я успел выйти на указанный рубеж, занять оборону, подготовив основные и запасные позиции для БМД. Время позволило обложить машины камнями, обустроить ячейки ведения огня из стрелкового оружия, гранатометов. Даже успел прикинуть пути отхода — на случай, если судьба позволит совершить нам маневр. Я прекрасно понимал, что такое танковая бригада, пусть даже и афганской армии. Соотношение сил и средств было несопоставимо, не в нашу пользу, но в ушах стояли слова комдива: «Стоять насмерть». Это, поверьте, не забывается… В 19.30 местного времени взвод был готов принять бой на установленном рубеже.
Проверив связь между наводчиками-операторами Ксендиковым и Мандрыко, определил им основной и запасные сектора ведения огня, уточнил команды, сигналы, порядок действий. Всех остальных разведчиков расположил в оборудованных из камней огневых ячейках, назначив сектора ведения огня. Так как противник — танковые подразделения афганской армии, то акцент делал на вооружении боевых машин, для чего предусмотрел, чтобы огонь из орудий БМД‑1 вели опытные наводчики, которых страхуют командиры отделений. Я занял место наводчика-оператора своей командирской БМД, приняв решение лично вести огонь из вооружения боевой машины, находясь на связи с начальником разведки. Справедливо считая, что с позиции командирской машины удобнее управление боем, к тому же я уверенно владел ее вооружением.
Боевой расчет выстроил следующим образом: в башнях боевых машин наводчики-операторы, рядом, в оборудованных камнями ячейках, расположил командиров отделений, которые уверенно владели вооружением БМД‑1. Остальных разведчиков разместил с учетом круговой обороны на сокращенных расстояниях друг от друга. Понимая, что в огневом столкновении нам не устоять против танковых орудий, для каждой боевой машины определил несколько запасных позиций, чтобы после двух-трех выстрелов менять положение. Прикинул на местности и карте несколько маршрутов отхода.
Грандиозная панорама огромного города, раскиданного в огромной долине, впечатляла разнообразием красок. Наступившая ночь, без привычных для нас сумерек, поглотила столицу Афганистана. В прицеле боевой машины в ночном режиме хорошо просматривались улицы, районы восточного мегаполиса. Волнение было большим не только у нас, чувствовалось это и по радиообмену: в эфир часто выходил начальник разведки гвардии майор Скрынников, запрашивал обстановку. Я докладывал, что все нормально, движение противника не отмечается. Ощущение волнения, нервозности достигло предела, когда наводчик-оператор Мандрыко доложил:
— Товарищ лейтенант, наблюдаю движение колонн на окраине города.
Прильнув к прицелу, увидел движение от аэродрома, где расположились части дивизии после приземления боевых машин с включенными фарами в сторону города. Недоумение было полным: не зная общей задачи соединения, я не мог предположить, что в Кабул на боевой технике входит наша 103‑я гвардейская воздушно-десантная дивизия…
— Товарищ гвардии лейтенант, смотрите — стреляют!
Действительно, над городскими кварталами, куда втягивались колонны боевых машин, полетели трассеры. Вначале это были отдельные очереди из пулеметов, потом их интенсивность возросла. Минут через десять ухнули первые выстрелы орудий, которые вскоре превратились в артиллерийскую канонаду. Над Кабулом замерцал огневой шквал трассирующих очередей пулеметов, послышался гул орудий. Увиденное ввело в ступор мой личный состав… Не сразу стали понятны позывные, которые я услышал по радиостанции:
— «03», доложите обстановку, — на связи был начальник разведки.
— Я «03», докладываю: с направления аэродрома в город заходят колонны машин, наблюдаю сильную стрельбу из пулеметов и орудий.
— «03», доложи: как у тебя обстановка? На наши колонны не обращай внимания.
Вот в чем дело: начальника интересует обстановка в моем районе. Окинув взглядом позицию взвода, прислушался и твердо ответил:
— Я «03», у меня спокойно, нахожусь на рубеже, готов к выполнению задачи.
— Хорошо, «03», усилить наблюдение. Движение техники в сторону Кабула встретить огнем штатных средств. Как понял?
— Понял вас, понял!
Дела… Над Кабулом огненный шквал. В прицел изучил местность — в порядке, тишина. Выскочив из БМД, обошел разведчиков, уточнил задачи, пробежался глазами по горизонту — ничего. Оставалось наблюдать фейерверк над Кабулом. Панорама поражала строчками очередей и выстрелов орудий. Что там происходило — трудно представить! Море трассирующих пуль, летящих в разные стороны, создавало картину тяжелого боя. В какой-то момент я увидел — в одном из районов города строчки трассеров пошли навстречу друг другу. Меня осенило: идет взаимная перестрелка, причем очень сильная. Позднее стало известно: в огневое столкновение вступили два парашютно-десантных полка, которые, не разобравшись в городской обстановке, вступили друг с другом в огневой контакт. К счастью, обошлось без жертв.
До полуночи шла перестрелка: она то уменьшалась, то набирала обороты. Затем общая ситуация огневого воздействия пошла на убыль, гул орудий постепенно прекратился. Над Кабулом летали отдельные очереди трассирующих пуль, но и они вскоре затихли в наступившей тишине.
У нас на позиции обстановка была без изменений. Дал команду перекусить.
Покушали быстро, стало светать. Внимательно изучив местность вокруг позиции взвода, я мысленно проиграл ситуацию: а что, если бы танки пошли на Кабул и пришлось вступить с ними в бой? От наших позиций до дороги метров 350, каждая из БМД безнаказанно сделала бы по танкам пять-шесть выстрелов — 15–18 в общей сложности. Результат поражения с такого расстояния большой, но, не переоценивая степени нашей подготовки, допустил, что потери противника могли составить до 60 процентов. Значит, 8–10 танков, то есть до танковой роты, могли уничтожить за счет внезапной атаки. Но если бы танковый батальон афганской армии действительно попытался войти в Кабул с нашего направления, то реакцию двух других рот батальона легко представить: развернулись бы в боевую линию и несколькими выстрелами с нами покончили.
Окинул взглядом пути возможного отхода на БМД. Камни, обрывистая местность, машины «разуются» — и результат тот же самый. В пешем порядке уйти можно, если оставить боевые машины. Но как их оставить? Просто взять и уйти? Нельзя врагу оставлять технику и вооружение. Значит, надо ее уничтожить, а только потом уходить. На это тоже необходимо время. А как уничтожить? Только методом поджога топливных баков и двигателя, более быстрого варианта уничтожения техники в наших условиях нет.
В стороне пронеслась пара истребителей МиГ‑21, которые ушли в набор высоты — раздались взрывы бомб. Через некоторое время появились снова, зашли в атаку и отработали «нурсами»: один заход, другой, после чего внезапно исчезли. Видимо, кончился боекомплект. О том, что МиГи нанесли бомбоштурмовой удар по дворцу Амина Топайи ТаджБек, мы узнали потом.
Для нас эта ночь закончилась удачно. Несколько позднее стало известно: в штабе дивизии боялись, что активные мероприятия по захвату ключевых объектов в Кабуле частями и подразделениями 103‑й гвардейской воздушно-десантной дивизии могли спровоцировать отдельные танковые части афганской армии на оказание сопротивления: 4‑я и 15‑я танковые дивизии принимали участие в военных переворотах последних лет. В частности, моей разведывательной группе и была поставлена задача с учетом этого фактора: информировать штаб дивизии, если с моего направления такая попытка появиться. Были отдельные паникеры в штабе соединения (фамилии мы знаем), которые, судорожно дергаясь, кричали: «Танки, танки!». Давали команды на приведение к бою ручных противотанковых комплектов РПГ‑18 «Муха» без всякой на то надобности. Если РПГ‑18 приводится к бою (на это уходит две-три секунды), далее его нужно только использовать, обратно в исходное положение он не становится. Вот и приходилось потом расстреливать их десятками в афганское небо.
Доложив начальнику разведки о том, что движения на дороге не отмечается, я получил приказ на возвращение в район аэродрома. Совершив марш по Кабулу, вернулся в расположение роты. Для себя отметил: надо внимательно изучить план Кабула, заблудиться в городе можно настолько легко, что не заметишь, как выскочишь на другую улицу, квартал, окраину.
Ввод в Афганистан советского воинского контингента состоялся. Мы, разведчики, это поняли утром следующего дня, когда все три разведывательные группы прибыли на базу после выполнения боевой задачи. Мы, еще не зная объема, глубины предстоящих мероприятий, были оглушены событиями, в которых приняли непосредственное участие. Каждый из нас жил ясным пониманием — случилось нечто такое, что имело мировое знамение, за которым последуют грандиозные решения.
Подполковник в отставке ВАЛЕРИЙ МАРЧЕНКО

http://vsr.mil.by/2014/12/24/polet-na-vojnu/